«Жив. Помню. Люблю». О чем ставропольцы писали с фронта родным и близким

Статья по теме

Зенитчица Мария Барсукова сгорела в Сталинграде заживо

Маленький, стёртый на сгибах, обветшавший листок бумаги. Крошечный кусочек судьбы – в нём либо жизнь, либо смерть.

Письма под образами

Фронтовой «треугольник» – наспех, на прикладе подруги-винтовки писали домой бойцы, этот – под диктовку обгоревшего в танке безусого лейтенанта сестричка в полевом госпитале…

– Мне хотелось не только обнародовать эти письма, но и встретиться с теми, кто провожал на смерть своих родных: детей, сестёр, братьев, любимых, отцов. С теми, кто много лет после войны ждал и надеялся на встречу. Но не всех удалось найти, – рассказывает писательницаТамара Лобова, автор книги «Письма под образами», изданной недавно.

Много лет собирала кисловодчанка эти редкие весточки с фронта. В них – обратная сторона войны: не кровопролитные бои, а то, что тревожило, беспокоило, рвало душу. В каждой строчке – мечта вернуться домой, одолев врага, а между строк – горе и смертельная тоска о своих близких. «Лет 20 назад я случайно увидела у моих родственников на полочке под иконами письма. Выгоревшие чернила, протёртая, пожелтевшая от времени бумага. Конвертов не хватало, потому в ходу были «треугольники» – просто листочки бумаги, порой такие крошечные, что на них едва помещалась печать и штамп «Просмотрено цензурой».

Где слова, где целые строки наглухо замазаны чёрными чернилами или тушью. Информация скудная – ни рода войск, ни места дислокации. Родным-то главное было знать – ЖИВ! Но пока шло письмо, бойца могли и убить… Бывало и так, что после похоронки приходило письмо. И близкие жили надеждой: весть о смерти – ошибка.

Без срока давности

Узнав, что Лобова собирает для книги памяти фронтовые «треугольники», к ней пошли люди. Единственное письмо-открытку от отца привезла родственница и тёзка Тамара Лобова из Пятигорска. Больше писем не было – Николай Лобов погиб спустя месяц после призыва. Казак Василий Киреев из станицы Бекешевской приехал с письмами деда – Андрея Козлова, письма Ильи Георгиевича Шаршакова, призванного на фронт из станицы Усть-Джегутинской, принёс Алексей Шаршаков. Станица Суворовская, Ессентуки, Кисловодск – люди делились дорогим и сокровенным, памятью, что на протяжении 70 лет хранили как зеницу ока. «Что может рассказать письмо, написанное на клочке бумаги или на немецком бланке? По почерку и грамматическим ошибкам можно примерно определить уровень образования писавшего, по слогу – возраст, – поясняет автор сборника. – Написанные фиолетовыми чернилами сильно выгорели, и многие из них уже нельзя прочесть, простым карандашом – сохранились лучше».

Слова во многих «пляшут», наезжают друг на друга – писали их на передовой, в перерывах между боями на спине у товарища, на планшете, а то и прямо на земле. Торопились сообщить своим, что выжили, помнят, любят, верят в скорую встречу. Спрашивали о делах домашних – цела ли корова, кто родился у сестры Анны, да здоров ли дед Сидор?

– Подлинных писем времён Великой Отечественной в архивах и музеях немного, потому что семьи, потеряв родного и любимого человека, передают свои реликвии, как святыни, из рук в руки, – говорит Лобова.

Смотрите также:

• Одолевшие трех врагов. Как войска «Эдельвейс» отбросили вчерашние школьники →
• Лариса Бартеньева: «Не ради славы...» →
• Фото памяти →