25 лет назад, 14 июня 1995 года, отряд чеченских сепаратистов из 195 человек под управлением Шамиля Басаева захватил Будённовск. «КамАЗы» с боевиками, одетыми в российскую военную форму, ехали из дагестанских степей в сторону Минвод, якобы везли «груз 200». Будённовск они проехали беспрепятственно, но на выезде из села Прасковея их остановили на посту ГАИ. Сопровождающие согласились на досмотр только в районном УВД. С патрулём вернулись в город, а перед зданием милиции высыпали вооружённой до зубов толпой, расстреляли милиционеров. Захватили УВД, за ним администрацию и узел связи. Сотни людей взяли в плен на улицах города и загнали в больницу, где в общей сложности вместе с пациентами и врачами набралось более полутора тысяч заложников. Это был первый захват такого масштаба в мире. В плену у террористов оказалась и корреспондент «АиФ-СК» Светлана Болотникова, тогда ей было всего 15. Спустя четверть века она вспоминает, как это было.
Увы, не кино
Четыре дня до выпускного в девятом классе. Я спешу на первое в жизни интервью в здании узла связи Будённовска - занимаюсь в школьном кружке журналистики. Из села Прасковея, где живу, в город подвозит сосед. По дороге замечаем низко кружащие военные вертолёты. Удивляемся. Дальше - больше. На повороте с трассы в город - красные «Жигули» с вооружённым человеком за рулём. Он трогается за нами, отрезая путь назад. А развернуться и поехать прочь очень хочется: по правой стороне дороги - расстрелянные автомобили, трупы людей. Не покидает чувство, что попали на съёмочную площадку какого-то фильма о войне. Подъезжая к перекрёстку с улицей Пушкинской, ведущей к центральной площади города, видим за рулём нашего прасковейского автобуса убитого водителя и окончательно понимаем: в городе бандиты. А вот и они, идут к нам, кричат что-то на незнакомом языке, останавливают машину.
Под дулом автомата выводят из машины и ведут на площадь Ленина. Сзади и сбоку - боевики. В верхних окнах здания администрации города и района - такие же бородачи с автоматами. Вокруг - толпа испуганных людей, не понимающих, что происходит. Всех загоняют в закоулок за зданием администрации. Слева - тот самый узел связи, куда я спешила. Нас усаживают рядом с бензовозом, и мы несколько часов сидим на асфальте под палящим солнцем. В тени лежит и громко стонет окровавленная женщина. Вверху кружатся вертолёты. Те самые, что бомбят сепаратистов в Чечне. Боевики психуют и пускают очереди вверх.
Расстрел за попытку бежать
Нас выстраивают в колонну, которая на несколько кварталов растягивается по улице Пушкинской до перекрёстка с проспектом Калинина. Он ведёт к районной больнице на окраине города. Тех, кто пытается бежать, на месте расстреливают. Всего, как я потом узнаю, в теракте погибло 129 будённовцев, около 100 из них - в первый же день.
Заложников загоняют в больницу, мужчин - отдельно, «рассортировав» чиновников и силовиков, некоторых потом расстреляли, добиваясь переговоров. Внутри здания чеченские пулемётчики и автоматчики занимают боевые позиции в окнах. В палатах кричат раненые. Я прячусь в уголок за дверью на третьем этаже. Стою там бог знает сколько времени и вдруг вижу отца. По настоянию мамы он поехал меня искать. Велосипед припарковал у одного из «КамАЗов» боевиков. Захватчики его обыскали и пустили в больницу.
Ближе к ночи мы с ним переместились в коридор, битком набитый людьми. Он кажется самым безопасным местом, потому что не простреливается насквозь. На следующий день находим пристанище в кардиологической палате. Спим на полу - под кроватями не свистят пули.
Печать «мухи»
По радио и ТВ рассказывают, что в больнице несколько сотен человек. На самом деле нас тут 1600. Боевики злятся на ложь. Отключают и радио, и телевизор. А с нами ведут «просветительскую» работу. Объясняют, что планировали захватить самолёт в Минводах и лететь на Москву с благородной целью - прекратить войну в Чечне.
Каждый день мы ждём, что наши силовики вот-вот начнут штурм. Под утро 17 июня боевики начинают бегать по коридорам, раздаётся канонада. Мы с отцом к тому времени перекочевали в столовую. Всех под угрозой расстрела ставят к окнам. Соседнее окно прошивают пули, стёкла ранят заложников. Мы выламываем свои створки, чтобы избежать такой же участи. Стоим живым щитом. Кричим сквозь грохот и плотную завесу дыма тем, кто должен нас спасать: «Не стреляйте! Не стреляйте!». Но огонь по больнице продолжается.
Террористы становятся за нами, просовывают между людьми ствол «мухи» - гранатомёта - и стреляют. От раскалённого металла на моей коже ожог. Но это мелочь по сравнению с чувством, что ещё мгновение - и тебя не станет. Ощущаю запах дыма, которым заволокло больницу. Пишу на пыльном подоконнике пальцем слово «невеста», прощаясь с мыслью когда-нибудь ею стать.
Но нам везёт. Мы на третьем этаже, выстрелов туда долетает меньше. Ровесник Сёма из моего села, сбежавший с цокольного этажа после штурма, описывает жуткие картины: дыра в стене от залпа орудий, убитый друг, подвешенные растяжки самодельных бомб.
Стрельба стихает. Но на нашем этаже начинается пожар, всей толпой бежим вниз, стараясь не попасть в рекреацию второго этажа, которая простреливается снаружи. Пальба усиливается. Отчаянно хочется жить. Давка. Мимо нервно протискиваются боевики в окровавленных бинтах. Есть раненые и среди заложников.
Всего, как потом подсчитают, при штурме погибли около 30 ни в чём не повинных людей. Более 70 были ранены. Спецназовцы потеряли сразу троих бойцов. «Альфа» не смогла захватить больницу. Штурм провалился. Но мы остались живы. А Шамиль Басаев пошёл на уступки и разрешил заместителю главврача больницы Петру Костюченко вывести мамочек с новорождёнными младенцами.
Победное «Аллах Акбар!»
18 июня на переговоры с Басаевым выходит премьер России Виктор Черномырдин. Он обещает автобусы, чтобы боевики могли уехать в Чечню, и рефрижератор - для трупов. В этот же день из больницы выпускают большинство женщин с детьми и раненых. Мы с отцом остаёмся в больнице. Но зато нам приносят хлеб. Мы почти ничего не ели с четверга, 15 июня, когда нас в последний раз покормили больничным супчиком. В пятницу детям раздали по парочке печенья. В субботу, после штурма, отец добыл где-то пару кусочков сахара. А тут хлеб!
На следующий день, 19 июня, почти всех оставшихся заложников выпускают. Я, наконец, в безопасности. Отец - нет. Он записался в добровольцы, которых боевики взяли с собой в автобусы в качестве живого щита на время отхода.
Слежу за каждой новостью об этой колонне. Уверена, что вот-вот её будут штурмовать. Но им дают спокойно уйти. Отец возвращается домой.
На кадрах отступления боевиков видно, как они кричат «Аллах Акбар», изображают двумя пальцами знак «виктория», а на сопредельной территории их встречают восторженные сторонники.
В июне 1995-го террористы победили и потом захватили больницу в Кизляре, Театральный центр на Дубровке в Москве, школу Беслана, было много других кровавых и бесчеловечных терактов.
Но в июне 1995-го полторы тысячи заложников в Будённовске были спасены, и Виктора Черномырдина сделали почётным жителем города.
Многие бывшие пленники, в том числе и я, после освобождения страдали синдромом заложника, посттравматическими расстройствами. Но от первого лечат кадры документальной хроники и списки погибших будённовцев, в числе которых и дети. А от второго - время.
Мне больше не приходится прятаться от боевиков в коридорах моих снов, не подгибаются коленки от звуков выстрелов и слово «чеченцы» не вызывает страха. А любимой поговоркой стала фраза: «Я Басаева пережила, так что всё остальное не страшно». 
Члена банды Басаева будут судить за теракт в Будённовске в 1995 году 
Ищут любовь, а находят смерть. Как террористы делают женщин живыми бомбами 
«Рожала в окопе, в грязи». Зачем россиянки едут в Сирию, и что их там ждёт? 
У террористов кризис? Почему боевики проигрывают и что будут делать дальше 
«Лежал в луже крови, в глазах ни слезинки». Как спасали раненых в Беслане