Вербовщики работают точечно. Но список их жертв гораздо шире, чем кажется на первый взгляд. Рекрутированные в ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация) заражают экстремистскими идеями родственников, друзей, бывших одноклассников и односельчан. Даже те их близкие, которые отказываются идти по этому пути, обречены страдать. Зачем те, кто вступает в ряды террористов, берёт в руки оружие и пускает под откос не только свои судьбы, но и калечит жизни своих родителей, детей, читайте в материале «АиФ-СК».
Кто толкает в пропасть?
Аул Шарахалсун в степях Туркменского района Ставропольского края. В конце прошлого года «прославился» уголовным делом в отношении главы села – Мухарема Орозбаева. Его подозревают в пособничестве терроризму. Среди предполагаемых жертв – 20-летний Рахман Багбеков.
Маленький саманный домик. Свежая побелка не может скрыть кричащую бедность. Высота потолков – метра два, крошечные комнатки. Здесь живёт семья Рахмана – мать, отец-инвалид, брат и младшая сестра. Старшая - замужем, живёт отдельно, воспитывает двух детей.
«Несколько лет назад начали строить новый дом, заложили фундамент, очень надеялись на помощь сына, – вздыхает Мерьем Багбекова. – Но теперь не до этого. С финансами очень плохо. В мае вот надо передачу сыну собирать, а не на что».
Горькие слёзы льются по лицу матери. Год назад жизнь простой сельской семьи начала рушиться, но в самое страшное родные не могли поверить до тех пор, пока сами в суде не услышали от Рахмана роковое признание и оглушающий приговор – 15 лет строгого режима.
«Как мы оказались в такой ситуации, до сих пор понять не могу. Тихий, спокойный, вежливый. Учился хорошо, троек никогда не было, – Мерьем теребит в руках пачку грамот и дипломов сына. – Сам сдал экзамены, поступил на бюджетное место в аграрный университет. Собирался стать инженером-электриком. Но через два месяца после начала учёбы мне позвонил декан, сказал, что Рахман забирает документы, объясняя это тяжёлым финансовым положением семьи».
Вернувшись домой, парень вместе с отцом начал ездить на заработки. А через год объявил, что едет учиться в Египет. Нельзя сказать, что это стало совсем уж неожиданностью. Такое пожелание он уже высказывал в выпускном классе школы. Именно тогда в его поведении произошли перемены. Багбековы – мусульмане, но очень набожными людьми их не назовёшь, а сын внезапно начал проявлять несвойственную остальным членам семьи религиозность.
Тогда же он впервые заявил о намерении получить религиозное образование в Египте. Но родителям удалось настоять на своём. Сын вроде оставил эту идею, поступил в светский вуз. И вот опять.
«Я подумала: что ж, инженером не стал, может, там выучится, вернётся – будет муллой, - вспоминает мама. – Денег у нас не было. Все расходы взял на себя глава села. Мы ещё радовались: какое внимание нашему сыну, как помогает. Знали бы, во что он его втягивает».
Рахман, которому к тому времени уже исполнилось 18, уехал в Каир. Несколько раз в месяц созванивались. Рассказывал, как учится, как подрабатывает продавцом мороженого, как играет в футбол в свободное время. Ничто не вызывало тревоги. Через год сообщил, что возвращается. Но дома так и не появился. Скоро до родных дошли слухи: Рахмана задержали прямо у трапа самолёта. Выяснилось, что в течение месяца юноша проходил подготовку в Сирии на базе боевиков. Обучали его взрывному делу. И выпустили домой с условием: когда понадобится – совершит теракт.
«Завербовали меня в Каире, - рассказал Рахман уже будучи в России под стражей. - Один знакомый египтянин убедил, что нашим братьям по вере нужна помощь, переправил в Сирию. Но за месяц в тренировочном лагере я понял, что там нет религии, нас просто используют, мы для них пушечное мясо, расходный материал».
Чем помочь?
15 лет строгого режима 20-летнему парню за месяц в тренировочном лагере боевиков. Мерьем листает фотоальбом. С карточек смотрит симпатичный юноша. Тогда ещё - с модной длинной чёлкой, ясным взглядом и хорошими перспективами. Надежда и гордость семьи. Как злоумышленникам удалось затуманить этот взор, сбить мальчишку с пути и оставить ему из всех возможных перспектив только 15 лет строгого режима? Кажется, родители до сих пор не могут до конца поверить, что это несчастье произошло в их семье. Но ещё тяжелее происходящее переживает младший брат Рахмана. Сейчас ему 10.
«Он его так ждал, так хотел увидеть. Было очень сложно объяснить ребёнку, что случилось, - вздыхает мама. - Долго плакал, не мог успокоиться».
Районные власти обещают помочь с трудоустройством. Уверяют, что помогут разобраться с материнским капиталом, чтобы его можно было использовать на строительство дома.
А вот как помочь теперь Рахману, не знает никто.
«Если бы он хотя бы вам сообщил об этом лагере, были бы варианты, - говорят работники местной администрации. – У нас действует комиссия по адаптации лиц, решивших отказаться от террористической и экстремистской деятельности. Возглавляет комиссию губернатор. Если бы Рахман не скрывал, что прошёл подготовку у боевиков, мог бы через вас передать заявление в комиссию, получил бы письмо и въехал в Россию. Конечно, его бы вызывали, допрашивали, возможно, даже задержали на какой-то срок. Но такого тяжёлого обвинения и приговора он бы избежал, раз на нём нет других преступлений. А теперь… Ну, ничего, не плачьте, главное, что живой».
Что привело в ислам?
Живыми вернуться из Сирии не многим удаётся. Тем более безо всяких обязательств перед террористами. Диана – исключение. Сегодня она живёт с родителями в маленьком селе в одном из восточных районов края, воспитывает двух детей, водит машину. Красивая, уверенная в себе молодая женщина.
Внешне о ее религиозности напоминает только хиджаб. Впрочем, его она надела задолго до того, как вышла замуж и попала в Сирию.
«Семья у нас не мусульманская, и для родителей было большой неожиданностью, что я приняла ислам», - говорит она.
Диана по образованию – юрист. Училась в Ставрополе. Именно там с ней произошли эти сначала внутренние, а затем и внешние метаморфозы.
Родители отчаянно сопротивлялись такому выбору, но скандалы ни к чему не привели: она была тверда в своих убеждениях.
В 2012 году одна из подруг дала телефон Дианы парню, который хотел жениться. Молодой человек из Карачаево-Черкесии уже два года жил и учился в Египте (в том же, кстати, университете Аль-Азхар, что и Рахман Багбеков, только не в Каире, а в Александрии).
Первая встреча состоялась по скайпу в присутствии свидетелей, как положено по шариату. Молодые люди посмотрели друг на друга, поговорили. Диана решила принять предложение. «Бракосочетание» состоялось, опять же, виртуально. Только через четыре месяца молодожёны увидели друг друга в реальности. Девушка сделала загранпаспорт, купила билет и отправилась к мужу в Египет.
Где дорога назад?
Он продолжал учиться, она сидела дома. Египет оказался не самым комфортным местом на земле. Грязь, антисанитария, агрессивно настроенные местные жители. Светлая кожа выдавала происхождение. Диане приходилось носить никаб (женский головной убор, который почти полностью закрывает лицо) с тройной сеткой, чтобы не привлекать внимание.
В итоге супруги решили перебраться в Турцию. Долго жили в Стамбуле у знакомых. Потом муж отправился на поиски отдельного жилья. Предложил уехать подальше от большого города, где всё дорого. Не было его целый месяц. Вернулся с обнадёживающей новостью: «Нашёл».
В посёлке Анадан видны были следы войны, много пустующих домов. В одном из них молодые и обустроили своё жильё. Муж утром уходил, вечером возвращался. В его машине появился автомат. Объяснениями себя не утруждал, но догадаться, что он воюет, было уже не сложно.
Спустя пару месяцев выяснилось, что Диана беременна. Нужно было выбираться, рожать в Сирии означало оставить ребёнка без документов. Решили вернуться в Египет. Но вырваться оказалось непросто. Террористы с радостью принимали новобранцев, но очень неохотно отпускали. Мужу предложили отправить Диану одну, а когда он отказался, обвинили в трусости и предательстве.
Роды в Египте прошли успешно. Когда сыну исполнилось четыре месяца, молодая мама с младенцем уехала в Россию, показать чадо бабушкам и дедушкам. Ещё через некоторое время вернулась назад в Александрию. К тому времени в африканской стране начались политические волнения, обстановка стала угрожающей.
«Выходцев из России убивали, женщин насиловали, - вспоминает Диана. – И мы снова приняли решение переехать в Турцию. А там всё пошло по прежней схеме. Поиски жилья, автобус, Сирия».
Диана опять начала «вить гнездо». Из России она привезла с собой 100 килограммов вещей: родственники много надарили первенцу. И покидая родину, она собиралась на новом месте обустраиваться всерьёз.
Но звуки войны уже докатывались до их селения. Диана очень боялась за сына. Плюс ко всему сама тяжело заболела. А тут ещё мужа убили.
«У нас был планшет, он общался со своими друзьями. Как-то показал мне одного из них и сказал: «Если со мной что-то случится, ему напиши», - рассказывает девушка. – Так я и сделала. На следующий день этот человек приехал, сказал, чтобы я собиралась: завтра выезжаем в то же время. Он довёз нас с сыном до границы, показал рукой, куда идти дальше, и уехал. Больная, с малышом на руках и, как позже выяснилась, уже беременная вторым ребёнком, я кое-как добралась до Стамбула, далее Каир-Москва-Минеральные Воды. С собой – только сын и сумка с документами».
Как избежать новых бед?
Родина Диану встретила настороженно. Женщина родила второго сына. И понеслось. Проверки, обыски, полиграф. И даже уголовное дело, которое, правда, потом закрыли.
Работы нет, денег нет. Что ждёт в жизни дальше одинокую маму с двумя маленькими детьми – большой вопрос. Стоят ли те идеи, за которые погиб муж Дианы, поломанных судеб малышей?
«И в Турции, и в Египте много россиян, которые очень хотят вернуться, но боятся преследований, - говорит Диана. – Звонят, спрашивают, как быть. Не знаю, что им ответить».
Представители власти считают, что ответ должен быть однозначным – надо возвращаться. Если руки чисты, в боевых действиях не участвовали, опасаться нечего. Проверки и наблюдение, наверное, будут, но лучше через это пройти и дальше спокойно жить, чем до бесконечности мыкаться на чужбине, без будущего, подвергая риску себя и детей.
«Мы занимаемся адресной профилактикой, устанавливаем контакт с родственниками, помогаем решать проблемы с землёй, трудоустройством, пособиями, - говорит Игорь Аникеев, секретарь антитеррористической комиссии Ставропольского края. – К примеру, папа одного из тех, кто выехал в Сирию, попросил нас помочь «устроить» в армию младшего сына, чтобы тот не пошёл по следам старшего. Младший недавно закончил вуз. Сейчас занимаемся этим. В другом районе к нам обратилась мама уже погибшего боевика. У неё осталось здесь двое сыновей. Один – фермер, участвует в конкурсе на получение гранта, помогли ему оформить документы. Младший закончил техникум в Ставрополе, нашли ему вакансию, трудоустраиваем».
Адресную профилактическую работу ведут и с теми, кто всё-таки ступил на кривую дорожку и уже отбыл наказание.
«В Степновском районе живёт бывший боец Ногайского батальона. Прошёл подготовку под руководством Хаттаба. Воевал, участвовал в нападении на Дагестан. Отсидел 12 лет. До 2023 года внесен в список террористов. Для всех, кто в перечне, возможности финансовых операций ограничены. До 15 тысяч рублей в месяц можно иметь на счёте. Но о каждой операции банк обязан сообщать в контролирующие органы. Это трудоёмкая работа, и заниматься ею банки не хотят. Им проще вообще отказывать. Конечно, в такой ситуации очень трудно социализировать бывшего преступника. Ведь даже чтобы получать пособие по безработице, нужны карта или счёт. Решить эту проблему удалось только через министерство труда и соцзащиты. Там пошли навстречу и разрешили бывшему террористу получать деньги через почту. Назначили пособие по безработице, отвели в центр занятости, предложили пройти переподготовку, устроили на сезонные работы. Начальник центра лично его чуть ли не за руку водил. Парень был глубоко тронут, признался, что с ним так ни разу за последние 15 лет никто не обращался», - рассказывают в краевой антитеррористической комиссии.
Со стороны кажется – мелочи, но в действительности – большое дело.
Точка зрения
Аликбер Аликберов, замдиректора Института востоковедения РАН, руководитель Центра изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья:
«Сегодня в Сирии идёт гражданская война, с участием наёмников со всего мира, при финансовой поддержке различных стран – как региональных, имеющих свои цели, так и крупных международных игроков.
Гражданскую войну изображают как противостояние суннитов и шиитов, хотя на самом деле это не религиозный, а политический конфликт, в котором исламисты всех мастей используются втёмную. Нашу молодёжь также пытаются вовлечь в эту совершенно чужую для неё войну, потому что нужен приток нового пушечного мяса. Поддавшиеся на пропаганду молодые люди всеми правдами и неправдами уезжают в Сирию и там оказываются в составе разных вооруженных формирований, которые к тому же нередко воюют и друг с другом. Правда войны многих отрезвляет, но дороги назад уже нет.
Почему наша молодежь уезжает в этот ад? После развала СССР мы потеряли не только страну, но и чувство единства, а новую общую идентичность, российскую, далеко не все ещё обрели. Граждане одной страны разделились по этническому, религиозному, идеологическому, другим признакам. У некоторых появился внутренний конфликт. Все, что было стабильным, разрушилось, ломка традиционного уклада жизни сопровождается коррозией системы ценностей – сегодня большинство молодёжи думает о том, как быстро заработать, а не о том, кем стать, чтобы быть полезным для общества. Не все смогли приспособиться, многие потерялись, не могут найти себе достойного применения. Те, кто выбрал путь бегства от этой реальности, чаще всего и попадают в руки вербовщиков».
Комментарий
Константин Небытов, клинический и судебный психолог-эксперт:
«Вербовка чаще начинается ещё здесь, в России. Отъезд уже можно назвать второй инициацией. Потому что в это время люди уже отказываются от своего прошлого. Зачастую получают новое имя. Это классический метод управления через психотравму.
Человека постоянно контролируют. У него, по сути, есть личный куратор, который следит за его поведением и стремится минимизировать старые контакты.
В итоге человек не имеет никакого иного представления о своём будущем, кроме того, которое в него заложили. Потому что со всем остальным он уже распрощался. И возникает психотравма, как конфликт между новым именем и новой жизнью, где ему предстоит погибнуть за идею, и между памятью о старой жизни. Это сектантская технология.
Конечно, ни одна технология не даёт 100-процентного эффекта. Некоторым удаётся вырваться. Но их возвращение в общество сильно затруднено. Чтобы человек осознал, что с ним происходит, нужна индивидуальная работа, психологическая реабилитация.
Как понять - бывший террорист вернулся, потому что разочаровался и прозрел, или у него другие цели? Определить такие вещи может только тонкая психологическая диагностика. Нужны центры по реабилитации лиц, которые стали жертвами вербовщиков, и контролю за ними.
Человек теряет способность жить в нормальном обществе. По сути, его надо учить этому заново - определять глубину отчуждения, степень непринятия им социальных и культурных норм.
Психотравма и новая биография выступают в виде внутреннего блока. Человеку тяжело через это перешагнуть. Ведь он же всё это делал вроде как добровольно. Все те маленькие шажочки, которые в итоге привели к такому результату. Отказаться от такого количества своих решений и согласий сложно.
Родственники при этом часто занимают позицию отрицания, стремятся снять с себя ответственность: «Его (её) обманули, ввели в заблуждение». Но есть один непреложный закон – единство сознания и деятельности. Если в голове что-то происходит, это непременно проявляется в действиях. Меняется культурная парадигма поведения. Человек становится более замкнутым, жёстче реагирует на какие-то определённые высказывания. В его речи меняется система аргументов. В конце концов, это отражается на том, чем он занимается в свободное время. Если появляется что-то новое, от чего-то старого приходится отказываться из-за нехватки времени. Меняется круг общения. Не резко, но постепенно привычное сходит на нет. Такие бытовые детали всегда заметны ближайшему окружению».
Мнение
Дмитрий Лушников, доктор социологических наук:
«В кавказских республиках на ситуацию сильно влияет фактор «демографического перегрева». Воспроизводство населения - расширенное. Большое количество молодёжи, особенно мужского пола, всегда ведёт к дестабилизации, если социально-экономическая структура не способна их «впитать». Как следствие, молодые люди уходят в альтернативные системы и «делают карьеру» там. Некоторые из тех, кто не смог продвинуться по легальным каналам мобильности, уходят «в лес» и там становятся «уважаемыми людьми».
Это так называемые антиструктуры. Молодёжь склонна входить в такие альтернативные статусно-ролевые сообщества. Одна из возрастных проблем молодежи – поиск своего места в малой группе. Они покупаются на то, что новая группа воспринимает их как своих, как «братьев». Тебя считают значимым человеком, братом, ты разделяешь общие ценности, ты нужен, в отличие от окружающего общества, где по большому счёту большинству на тебя плевать.
Эти социально-демографические, социально- экономические и возрастные факторы работали всегда и везде. Раньше, к примеру, русская молодёжь под их влиянием уходила в революцию. И в нынешней ситуации к этим факторам также добавляются социокультурные, идеологические факторы.
Я бы не сказал, что у нас духовный и идеологический вакуум. Идеология присуща любому современному обществу, но она слаба и не выдерживает конкуренции с идеологическими проектами, в которых есть «Большое дело». Почему не работают многочисленные программы, направленные на борьбу с этим злом? Потому что не цепляют, они «не горящие». Люди, которые их претворяют в жизнь, как правило, делают на этом карьеру, пиарятся или просто выполняют служебные обязанности. Никто из них не собирается умирать за те ценности, которые продвигает. Вспомните, как ранние христиане воспринимали попытки римского общества сделать их «нормальными».
Конечно, вовлечение нашей молодёжи в эту войну надо остановить. Но если они уходят, а затем возвращаются, их нужно контролировать. Эти люди должны быть совершенно прозрачны для общества.
То, что делает антитеррористическая комиссия, предлагая таким ребятам и их близким социальную поддержку, это совершенно верный подход. Нельзя бросать человека, который вышел из «тёплой» групповой среды. Чтобы он снова не остался один, никому не нужный в нашем индивидуалистическом обществе. Его надо вернуть в среду, где он был бы в коллективе, семье, был значим для окружающих, получил возможность работать и жить полноценной жизнью».