Бунт или поиск? Почему молодежь проявляет интерес к радикальному исламу

История студентки МГУ, которая приняла ислам и отправилась в Сирию, вызвала широкий резонанс. Между тем в ставропольских вузах типично славянские лица в хиджабах тоже встречаются. Так же, как и студенты, под влиянием вербовщиков поменявшие шариковую ручку на оружие.

Что становится питательной средой для проповедников радикализма? И есть ли дорога назад? Об этом мы беседуем со старшим научным сотрудником лаборатории этноконфликтологии Северо-Кавказского федерального университета Валерием Васильченко.

В чём сходство?

Марина Тимченко, «АиФ-СК»: В Норвегии посчитали, что число людей, принимающих ислам, за последние 15 лет выросло в шесть раз. В регионах России он тоже набирает популярность. Это связано с активностью ИГИЛ?

Валерий Васильченко: По неофициальным оценкам, число «русских мусульман» может достигать нескольких тысяч. То есть интерес русских к исламу не является массовым, но он достаточно устойчив. Причины лежат очень глубоко. И некоторые из них можно обнаружить на Северном Кавказе.

Для стран Ближнего Востока, где родилась террористическая группировка ИГИЛ, характерны противоречия. Элементы глобального рынка, с одной стороны, большой сектор теневой экономики – с другой. Свобода потребления информации, с одной стороны, традиционные ценности – с другой. Недовольство шло по разным каналам, которые в итоге слились. ИГИЛ – результат.

У нас в России тоже большой теневой рынок, идеологическая свобода – государство не очень себе представляет, как и чем живут миллионы его граждан, они предоставлены сами себе.

– Особенно на Северном Кавказе…

– На Северном Кавказе своя специфика. Здесь сильны традиционные институты. Если сравнивать с Ближним Востоком, сходство в том, что на значительной части Кавказа ислам, как правовой регулятор, играет серьёзную роль. В ближайшие годы не стоит ожидать, что его влияние уменьшится.

Что движет?

– Как вы считаете, возросший интерес к исламу естественен или он искусственно подогревается?

– Интерес к радикальным формам ислама, разумеется, подогревается. Но это явление не получало бы такого распространения, если бы искры не падали на благодатную почву. С Варварой Карауловой случился большой скандал, потому что семья благополучная, родители забили тревогу, стали бороться, чтобы её вернуть. Если бы семья была неблагополучной или у девушки вообще не было бы родственников, мы о том, что она приняла ислам и уехала на войну, может быть, и не узнали бы. А такие случаи есть.

Наше общество идеологически открыто всем веяниям. Государство не является идеологическим монополистом, как это было в советское время. У нас не все провозглашенные свободы хорошо работают, но свобода совести – одна из тех, что работает достаточно хорошо.

– И это угрожает стабильности и безопасности?

– Это фактор риска. Если у нас идеологический плюрализм и каждый свободно ищет и выбирает те ценности и верования, какие хочет, нужно ожидать, что появятся люди, выбирающие радикальные формы идеологии. Но это не повод ограничивать свободу совести. Нужно искать другие формы противодействия экстремистским воззрениям.

– Профессор религиоведения Анн Софи Роалд назвал принятие ислама самой резкой формой молодёжного бунта в наше время...

– Можно и об этом говорить. Но проблема, на мой взгляд, глубже и шире. Возьмём русский Кавказ, который не исламизирован пока и исторически, кажется, предпосылок таких не имеет. Почему это всё-таки происходит? В первую очередь, не бунтарство, а поиск возможностей для решения повседневных проблем.

– Например?

– Русский на Кавказе пытается как-то строить свою жизнь – делать карьеру, развивать бизнес. И сталкивается с противодействием местных структур – этнических, клановых, правоохранительных. Через суд решить проблему не может. А принятие ислама теоретически даёт ему возможность говорить со своими оппонентами на равных.

Или национальный вопрос – не хочу избегать этой болезненной темы. Уровень национального самосознания в республиках Северного Кавказа очень высок. Идёт давление на русское население. Русские порой вообще не могут найти себе там место. Принятие ислама – способ оградить себя от каких-то претензий и встроиться в систему.

Конечно, нужно учитывать и некие экзистенциальные проблемы. Наше общество оказалось не готово к идеологической свободе. Ситуация очень новая для России. Мы впервые за последнюю тысячу лет открыты всем влияниям. Крайне стрессовая, психотравмирующая ситуация. Стремление найти себя, смысл жизни – этот мотив нельзя сбрасывать со счетов. Это естественное желание человека.

– Ислам даёт более понятные ответы на вопросы?

Ислам даёт очень простые и понятные ответы. Это одна из самых сильных в этом плане идеологий. Я имею в виду пространство повседневности – правила жизни.

Нужно менять общество изнутри, но государство на такие запросы реагирует внешним образом – денежными вливаниями, пропагандой, полицейскими мерами. Это даёт временный эффект. В жизни человека, по большому счёту, ничего не меняется. А вот если бы он был опутан как паутиной множеством социальных связей, у него было бы гораздо меньше возможностей для социопатических и девиантных проявлений. Таким было советское общество: трудно себе представить, чтобы пропаганда радикального ислама была бы в нём очень действенной: много социальных связей, которые не позволяли легко поменять образ жизни.

Проблема внутри

– Как всё это работает? Вербовщики целенаправленно ищут недовольных?

– Надо разделять исламскую религию, даже её радикальные направления, и ИГИЛ.

Исламское государство сейчас проявляет интерес к России. Но в первую очередь – в плане наращивания своего военного потенциала. Вербовщики – люди психологически подкованные – работают точечно. И вживую, и через Интернет. В сети достаточно много легальных сайтов, где нет прямой пропаганды – просто рассказывают об этом квазигосударстве. В подробностях. Не пытаются навязать изначально какие-то ценности, а показывают, как люди там живут. Подача, разумеется, в определённом свете – всё справедливо, нет коррупции, простых людей не обижают. Тысячи людей интересуются. Кто-то начинает проецировать эту картинку на себя, задавать вопросы. И дальше с этим человеком уже работают специалисты.

Другое дело – мессианская функция. Обязанность каждого правоверного мусульманина – проповедовать ценности ислама. Поэтому он будет стараться это делать.

– Согласны ли вы с утверждением, что неофиты чаще выбирают радикальные направления?

– Всё зависит от того, с какой целью кто пришел. Если человек видит в исламе способ борьбы с существующими порядками, весьма вероятно, что он будет склонен к каким-то радикальным действиям и присоединится к радикальным группировкам.

На мой взгляд, источник радикализма – не сам ислам, а внутренние проблемы нашего общества, в том числе дисфункция властных институтов. Радикальный ислам – та форма, в которую недовольство может облачиться. Но могут быть и другие формы. К примеру, радикальный национализм, резко оппозиционный власти. В Ставропольском крае есть такие организации.

– Существует ли дорога назад, если человек опомнится и решит отказаться от своих новых убеждений? Может ли он вернуться в социум?

– Не думаю, что вчерашние неофиты обречены остаться маргиналами. Наше общество живёт с разорванным, фрагментированным сознанием. Здесь много самых разных людей с самыми разными убеждениями, в том числе и очень странными – новые белогвардейцы, сталинисты, неоязычники. Я не считаю, что неофиты ислама, в том числе и радикального, более маргинальны. Тут опасность в другом: если человек был готов примкнуть к радикальным группировкам, он и в дальнейшем будет пытаться сделать то же самое. Но это уже забота правоохранительных органов.

Что касается врачевания нашего общественного сознания – способов надёжных нет. Нужны социальные институты, которые позволят человеку жить, удовлетворяя свои потребности. Это лучшее лекарство от социальных патологий.