Школьница Лера замерла, когда перед уроком физкультуры глазастая одноклассница начала кричать, высмотрев спрятанный под одеждой нательный крестик: "Смотрите, смотрите - у Соловьевой крест!" Урока физкультуры не было. Был урок позора...
Мои детские воспоминания из 1970-80-х о Светлой Пасхе, как и у многих "рожденных в СССР", связаны с неким противоречием - праздник был неофициальным, но любимым. К нему готовились в тысячах семей - генеральная уборка, таинственная возня на кухне, где красили луковой шелухой яйца и пшено (им посыпали куличи). Кое-кому удавалось достать заграничную пасхальную атрибутику - краску для яиц, яркие украшения для выпечки. Непременно угощали соседей - независимо от веры взаимное уважение к праздникам религиозным было в нашем кругу общения выше официальных коммунистических запретов.
Сегодня все иначе - всевозможные пасхальные припасы в свободной продаже, праздничную службу транслируют по ТВ. И перед каждой Пасхой я вспоминаю историю, рассказанную мне мамой много лет назад.
"У нее - крестик!"
Это она не успела укрыть от чужих глаз свой крестик. С детской шеи его сорвала учительница Прасковья Григорьевна, зацепив новенький, к Пасхе подаренный воротник. Выставив тощую девчонку перед классом, долго и зло унижала, стыдила. Продолжилось это в учительской, потом у директора: "И отмечать будете Пасху, а не Первомай?" - орал во главе с ним весь педколлектив.
Мама молчала - рассказать о том, что ее и старшего брата Валентина крестил во младенчестве родной дед, священник, и надел именно этот крестик, она не могла. То была семейная тайна, цена которой в то время была ой как высока. Мой прадед, священник Николай Соловьев был арестован и расстрелян в 1937-м. Большую семью из Горьковской (Нижегородской ныне) области забросило далеко от родных краев. Детей у прадеда было шестеро: три сына и три дочери. Младшая, Вера, училась в пединституте, откуда ее "вышибли" на следующий день после ареста отца-священника. С однокурсниками встречалась тайком. А высшее образование все-таки получила. И долгие годы работала учительницей - настоящей, по призванию, по зову сердца.
По зову сердца жил и мой отец. "Отче наш" я выучила с его слов. Он был терпелив, честен и необычайно терпим. Легко находил общий язык с людьми разной веры и национальности, дорожил их доверием.
Дед Алексей - архитек-тор-строитель, в войну служил в Иране, вернулся в 46-м. Бабушка одна поднимала четверых детей. Голодали. Ели жмых, весной варили крапиву, как большинство советских людей. У мамы и ее сестрички Ирины на двоих была одна пара прорезиненных тапочек.
Бог - он в душе
Послевоенное лихолетье сдружило две семьи - многодетных Соловьевых и Розу Залееву (урожденную Разию Шайхулисламовну Ахмерову) с дочерью Гаидой, приехавших из Казани. Даже меняя место жительства, связь не прерывали. Помню, в детстве старательно выводила на конвертах имя получателя: "Залеевой Р.Ш." Помню и ответные письма - я читала их бабушке. Почерк у тети Розы был мудреный, кириллица смахивала на таинственные для меня, ребенка, письмена. Позже я узнала следы знакомого росчерка в арабской вязи и то, что освоила ее маленькая Роза раньше русской словесности и знала Коран. Об этом всегда с уважением говорили мои родные. Сестра ее воевала, они переписывались на арабском, но успели получить друг от друга только по одному письму - видимо, у цензоров не было переводчика. А вот дядю, подданного Турции, на фронт не взяли, вспоминает Гаида. Совпадение или Божий промысел в том, что в трудные годы эти две семьи оказались рядом?
... В тот день накануне Пасхи Лера Соловьева мчалась домой - спрятать приготовленный домашними пасхальный кулич. А то как нагрянут вслед за ней, "преступницей", растопчут, как и нательный крест. Кулич прятали вместе с младшей сестрой Ириной - хотели съесть, голодные, но не решились: нельзя до Пасхи, к тому же он - для всех. "Что крест сорвали - не носи, - смирилась тогда моя бабушка. - Бог - он в душе".
Смотрите также:
- Найти рядового Афонина. Более 60 лет сёстры на Ставрополье ищут могилу отца →
- Страшнее пережитого не бывает →
- Все отняли – и забудь? →