Потомственный казак Георгий Лисицин из ставропольского села Кочубеевского делает казачьи плётки, кнуты, арапники, наборные пояса и возвращает жизнь покорёженным кинжалам. Плётку он вяжет два с половиной часа, с поясом возится неделю. На этом деле не зарабатывает, но с готовностью тратит на него своё время, средства и здоровье. После работы у него слезятся глаза и деревенеют пальцы, но казак уверен: только так можно сохранить связь с предками. «АиФ-СК» побывал в гостях у мастера.
Продолжают жить
Дом свой Георгий Алексеевич называет хатой. В нём длинные застланные коврами сени. Комнаты небольшие, в них тонкий запах чистоты. В спальне Георгия Алексеевича тоже висят ковры. Тот, который напротив кровати, увешан сверху донизу огромным количеством фотографий, какие обычно хранятся в альбомах. Среди них казак с хмурыми густыми бровями - прадед Георгия Алексеевича, пропавший без вести в 1938 году после ареста. Георгиевской ленточкой схвачен уголок портрета дедушки, воевавшего в Великую Отечественную и в 1941-м погибшего. Лёжа на кровати, Лисицин раз за разом пересматривает фотографии, и эти люди будто продолжают жить и говорить с ним.
На стене напротив, словно на радость предкам, развешаны плети с разноцветными рукоятками, кинжалы, чёрные пояса с блестящими металлическими вставками, сделанные руками потомка. Тут же дедушкин пояс, которому уже сто лет, но его не отличишь от нового, он из натуральной кожи.
У Георгия Алексеевича - бакенбарды и борода, манерой говорить он похож на персонажа сказки «Двенадцать месяцев». А когда хохочет, раскидывая широко руки, удивляясь чему-нибудь, - типичный казак во время застолья.
До восьми лет его внутренний мир формировался на казачьем хуторке. Время там будто запаздывало. К примеру, вместо холодильника его семья использовала «ледник»: в феврале, когда близилась оттепель, нужно было поскорее идти на реку, ломать лёд, его куски раскладывать в подвале, чтобы потом устраивать на них кастрюли с едой. Дедушке, который работал ветеринаром, начальство выдало лошадь и бидарку, чтобы он мог быстрее приезжать на вызовы к больным животным. Жору, как настоящего казачонка, с детства научили кататься верхом. Бабушка пела народные песни, была набожна: что бы ни сажала, всегда с молитвой, перед церковными праздниками стряпала на кухне пироги и другие вкусности, крестила еду до начала трапезы. Летом семья шла на сенокос.
О себе Георгий Алексеевич только и слышал: казачок да казачок. Ходил он в кубанке и шароварах, как и все остальные на хуторе.
Когда ему было восемь, за ним приехала мама и отвезла сына жить в большое село. Там всё было по-другому. В школе ни одну детскую голову не украшала кубанка, и мама нарядила маленького Жору под стать сверстникам. А его кубанка скоро истлела. Казачком мальчика перестали называть. Быт стал современным: дома холодильник и другие блага, мама - продавец, никаких лошадей и бидарок. Мальчик приспособился к новым условиям, влился в незнакомую ему среду.
Вспомнил всё
В прихожей Георгия Лисицина можно сразу заметить черно-белый портрет, висящий отдельно от других фотографий, на нём молодые мужчина и женщина. На лицах - усталость и лёгкие улыбки, как будто только с сенокоса. Это его любимые бабушка с дедушкой, с которыми он рос на хуторе. Бабушка любила прясть и вязать, а дедушка плёл кнуты и казачьи плётки. Они были ему нужны, чтобы управлять лошадью.
Когда был маленьким, Георгий Алексеевич видел, как дедушкины пальцы ловко закидывали одну нить на другую, и выходила тугая, как кулак, коса, но к делу допущен не был, только стоял на подхвате, чтобы иногда что-то подержать, что-то поднести. А когда он уехал с хутора, плётки забылись напрочь. Но в 35 лет, встретив случайно на поле пастуха с плёткой, он живо почувствовал тягу к казачьему ремеслу. С тех пор стал плести кнуты, арапники и плётки, набирать казачьи пояса, искать побитые, треснутые кинжалы и чинить их. Кожу ездил закупать в посёлок Извещательный, украшения для плёток иногда находил сам, иногда покупал в отделах с бижутерией. Россыпь металлических фигурок на поясах придумал делать из старых монет, обрезая и полируя.
Пояса мастерит из натуральной кожи, если бы продавал, то стоили бы они три тысячи. За одним таким поясом стоит неделя труда.
«Где-то по четыре часа в день работаю. Пока спина уже колом не становится», - говорит казак.
Над плёткой сидит два с половиной часа неотрывно. Потому что, если оставить хоть на мгновение эту косу, потом в ней будет затяжка. Работает в перчатках, но даже так по окончании вязки пальцы становятся скрюченными, и за новую браться неделю нельзя.
Со стены Георгий Алексеевич достаёт весь в узорах кинжал, украшенный большой салатовой стразой. Когда он нашёл его на рынке, кинжал был треснутый, искорёженный, будто подобранный на дороге. Он отдал за него 800 рублей. Посвятил ему две недели. И теперь с гордостью называет «красавцем». Но участь «красавца» - скромно висеть на стене. А участь сделанных из натуральной кожи поясов, для которых он специально ездил в другой посёлок, - лежать в тумбочке. А участь плеток - забыть, для чего они создавались. Потому что они не продаются, для мастера это «дань традиции».
«Хочу сделать пояс с бижутерией. Правда, сейчас бижутерия так подорожала, ну ничего, можно собрать, подобрать фрагменты», - делится он задумчиво.
Другие приоритеты
Домой пришла дочь Георгия Алексеевича, хлопочет на кухне. У него четверо детей и девять внуков. Последователей в казачьем ремесле среди них нет.
«У меня уже далеко не казачья семья», - говорит Георгий Алексеевич. - Им это сейчас не надо.
Но в его кругу были люди, которые очень ценили сделанные им плётки. Одним из таких был его друг, тоже казак, Володя Камардин. Его уже нет в живых.
«Каждый раз просил сплести и раздавал своим гостям», - рассказывает мастер.
Владимир Васильевич безотказно отдавал плётки своим гостям, а Георгий Алексеевич безотказно плёл новые своему другу. А как-то друг привёл к нему ученика - племянника, который приехал из села Труновского. Георгий Алексеевич увидел его глаза, понял, что дело серьёзное, показал, как надо вязать, и в придачу отдал весь свой ящик с материалом. Не жалко было, потому что видел, что человек горел, понимал, что ему не всё равно.
Володю похоронили в селе Труновском, где его корни. Приезжая каждый год на его могилку, Георгий Алексеевич везёт другу плётки, которые при жизни тот всегда просил. Плётки почти сразу исчезают. И родственники Володи не понимают, зачем он вяжет, трудится, если плётку всё равно унесут.
Но мастер рассуждает так: тот, кто возьмёт плетку, задумается о том, почему её повесили, задумается о казачестве, пусть его образ уже и изменился.
В кочубеевском музее образ казака тоже был неполным - мундиры и кубанки есть, но не было обязательных поясов, а без них это форма «арестованных». Георгий Алексеевич подарил музею пояса. Сделал кинжалы и шашки. Сплел плётку и кнут. Даже провел мастер-класс по изготовлению плётки. Мастер-класс распространили в соцсетях, и у него несколько сотен просмотров. Может, кто-то из подписчиков загорится этим увлечением и отдалит тот день, когда забудется устаревшее ремесло.
«Порой досадно становится: ну как так, вроде ж казаки, вроде должны хоть какую-то память о себе оставить, даже пусть не о себе, а о предках. Ну мы ж недалеко ещё ушли. А мне отвечают: «Да не хочу голову морочить. А что оно даёт?» А почему оно давать должно?» - недоумевает мастер.
«Сейчас другие приоритеты», - отвечает его дочь из кухни.
«А? Вот. Другие приоритеты. Всё правильно», - вздыхает казак.