Ставропольчанке Лензине Журавлёвой уже 95. Она пережила блокаду Ленинграда, а после - служила в КГБ. Её воспоминания о самых тяжёлых и самых счастливых днях специально для «АиФ-СК» записал кадет Ставропольского президентского кадетского училища Артём Прохоренко-Коломойцев.
Чтобы немец не прошёл
Я родилась в городе на Неве 29 декабря 1924-го. В начале года его переименовали из Петрограда в Ленинград. Поэтому меня папа и назвал так необычно - Лензина, что означает Ленинградская Зина. Тогда было модно называть детей патриотическими именами. Санкт-Петербург - город революции, город-патриот, город-герой. В таком городе я родилась и патриотизм впитала с детства. Кстати, моих сестёр и брата назвали Нинель (обратно читается как Ленин), Мая (в честь праздника 1 Мая - работающего пролетариата), Кима (Коммунистический интернационал молодёжи) и Ридгор (Родился Исполнилась Десятая Годовщина Октябрьской Революции).
Училась я в обыкновенной средней школе. Когда началась война, мне было 17 лет, только окончила 9 классов. Всех, кому не исполнилось ещё 18 лет, собрали и отправили рыть окопы под Ленинградом. Но среди нас оказались только девочки, мальчишки все, даже кому не было 18 лет, ушли добровольцами на фронт. У нас в классе было 17 мальчиков. С войны вернулись только двое. Остальные погибли на Невском пятачке в первый год войны… Три недели мы рыли окопы под Гатчино. Спали в каких-то бараках на мешках соломы, руки стёрли в кровь. Лопаты нам выдали новые, и черенки от лопат были в заусенцах, поэтому ладошки стирались до кровавых мозолей. Потом нас повезли на север, на границу с Финляндией (Выборг). Мы там восстанавливали линию Маннергейма. Это были очень глубокие траншеи - противотанковые. Когда закончилась война с финнами, рвы засыпали лесом. И нам нужно было его оттуда убрать. Работали там, пока не пришли немцы. Они захватили ближайшую к нам железнодорожную станцию, и для того, чтобы эвакуироваться, мы 10 км прошли ночью по тропке до следующей. Там нас уже ждал состав. По дороге шли наши отступающие войска, ехали повозки с ранеными и пулемётами.
Мягкий сентябрь - жёсткая зима
Вернулись домой. Лето 1941-го было удивительно тёплым. Сентябрь - мягкий. Настоящая золотая осень, что редкость для Ленинграда. Немцы постоянно бомбили и обстреливали город. 8 сентября 1941 года обстрел был особенно сильным, фашистские самолёты летели эскадрильями одна за другой, небо от них было чёрным. Вниз падали бомбы. Тогда разбомбили бабаевские склады, где были, как нам говорили, большие запасы продовольствия. Ходили слухи, что жителям Ленинграда их хватило бы на 10 лет. Но всё сгорело дотла. И с этого же дня - с 8 сентября - началась блокада.
Помню, как впервые попала под артобстрел и бомбёжку. Жили мы на окраине. В 10 километрах от нас был совхоз. Можно было пешком дойти. Приходит ко мне подруга и говорит: «Пойдём в совхоз, там картошку выкопали, а много мелочёвки в земле осталось, люди по второму разу землю перекапывают, находят после совхозной уборки и картошку, и морковь». Мы действительно набрали картошки и моркови. И вдруг летят самолёты вражеские, прямо над нами, над этим полем, начали обстреливать и бомбить. И тут появился наш самолёт. Завязался воздушный бой. Наши подбили вражескую машину, она упала и взорвалась. Мы перепугались, побросали свою добычу, залегли в воронку от одной из бомб. Когда всё стихло, стали искать свои мешочки с картошкой. Но в развороченной земле уже ничего найти не смогли. Вернулись туда же на следующий день, но поиски были бесполезны. Зато узнали, что в совхозе подстрелили лошадь во время артобстрела и будут завтра мясо продавать. Нас это некоторое время хорошо поддержало. В семье-то пять детей, отец на фронте. Мама порезала мясо на мелкие-мелкие кусочки, подсолила и долго ещё из него варила бульоны.
Продукты поначалу выдавали по карточкам. Норма всё время уменьшалась. Вскоре осталось только по 250 граммов хлеба. А к зиме и этот паёк урезали вдвое - до 125. Хлебом это назвать было сложно - очень маленький и тяжёлый глиняный пятачок, который состоял из дуранды (прессованной шелухи от семечек) и совсем небольшого количества муки.
Мы всё делили поровну. У меня и сейчас осталась привычка всё поровну делить.
Голод, холод, смерть
Зима наступила очень рано. И была очень холодной. Минус 40 градусов. Снег выпал 14 октября, на Покрова, и не таял до поздней весны. У нас был сарайчик, в котором папа каждый год летом на всю зиму заготавливал дрова. Тогда весь Ленинград отапливался дровами, газа ещё не было. В такую суровую зиму, да ещё и в постоянном голоде, сложно было выжить. Во время холода организм без еды умирает быстрее. Нас спасало тепло. Очень тяжело было тем, у кого были квартиры в центре города. Жгли мебель, чтоб согреться. К прочим бедам вскоре прибавились ещё две - не стало воды и света. К счастью, недалеко от нас был колодец - в 3-5 километрах. Когда-то его засыпали за ненадобностью, но в начале блокады военные его восстановили. Вода замерзала, но раз в неделю приезжали те же военные и разбивали лёд, и местные жители запасались водой на неделю. Поэтому у нас всегда имелся в наличии кипяток - это было спасением. В четырёхкомнатной квартире мы полностью закрыли три комнаты, завесили их одеялами, тряпками. Берегли тепло. Жили все в одной комнате. На кухне была огромная печь, которая топилась дровами, на ней мы готовили еду. Вечерами всей семьёй собирались на печке и читали под светом гильзы от снаряда, в которой тлела ватка, пропитанная керосином.
В ту зиму я похоронила семерых - папиного брата с женой и двумя детьми и троих соседей. Помню, как соседский мальчишка, почти мой ровесник, пришёл к нам и заплакал: «Маму мою крысы съели… Я её сторожу от крыс, сплю с ней рядом уже три дня, а они всё равно её погрызли». Оказалось, что она уже три дня как умерла. Я помогла похоронить её.
В КГБ или на фронт?
Отец наш воевал под Ленинградом. Когда уходил на фронт, был полон энтузиазма, говорил: «Ждите, родные, дома, мы этого фашиста шапками закидаем!». А спустя год прислал очень тревожное письмо, сказал, что при малейшей возможности нам нужно срочно эвакуироваться из блокадного города. Мы смогли выбраться в Ярославскую область летом 1942 года. Мама устроилась на работу в местный клуб, где были и кинотеатр, и театр, и библиотека. Я тоже там работала, продавала билеты, была массовиком-затейником. В клубе проходили и партсобрания. Для партийных работников хорошо отапливали и варили суп. Суп был из всякой зелени, что под ногами росла, - щавель, крапива, - а ещё туда добавляли капусту и перловку. Нам, работникам, после партсобраний тоже перепадало немного супа. Мы были счастливы.
Так прошло полгода. Мне исполнилось 19 - возраст призыва девушек в армию. Предложили выбор: или на фронт радисткой, или в КГБ. На семейном совете выбрали КГБ. Нас готовили для работы в освобождённых районах. Наши войска к этому времени уже активно начали наступать, и на очищенных от оккупантов территориях нужно было наводить порядок. Наша группа шла следом за солдатами. Везде, где останавливались, работали по месяцу, по два. Столько, сколько требовалось. Работали в секретной части, поэтому до сих пор не имею права рассказывать, что именно мы делали.
После обучения меня направили в только что освобождённый Киев. Когда я туда приехала, ужаснулась. Таких разрушений я больше нигде не видела. Город практически был стёрт с лица земли. Крещатик лежал в руинах. Но рынок, расположенный рядом, уже работал. Помню там продавали жареные пирожки с горохом и фасолью. Я впервые в жизни их там попробовала, в России такие не делают. У меня на родине пирожки вообще не жарят, пироги пекут с ягодой, капустой, рыбой. А тут такая диковинка.
Поселились мы в общежитии семейного типа. У меня в распоряжении оказалось три комнаты, все окна были забиты досками. В квартире всегда была ночь.
С будущим мужем познакомил… каблук
Победу встретила в городе Станислав. Это уже за Западной Украиной. О том, что мы победили, мы в КГБ знали уже 2 мая. Но 9 мая, когда об этом объявили на весь мир, радость была неимоверная! Все выбежали на улицу, плясали, плакали, смеялись, в воинской части, расположенной в городе, началась несмолкаемая стрельба. В День Победы я ещё и с будущим с мужем познакомилась! Накануне купила себе туфельки. Денег не было, но туфли были так прекрасны, что я их каким-то образом на что-то выменяла. Они выглядели, как шоколадные конфетки. Коричневые лаковые, с перепонкой и пуговкой, похожей на карамельку. Не туфли - сказка! И вот в День Победы я их надела - праздник же! И у меня сломался каблук. Стою расстроенная. Подходит ко мне молодой лейтенант, лётчик. Узнал про мою «беду», прибил каблучок, а после мы побежали каждый к себе на службу. Встретились чуть позже в парке на танцах. Он меня сразу узнал. Через три месяца мы поженились и прожили вместе всю жизнь, вырастив дочь и сына. С мужем жили очень хорошо, очень добрый был, отзывчивый, всем помогал.
В 1945 году моя семья вернулась в Ленинград в родную квартиру, я продолжала работать вдали от дома. В 1949 году закончила службу в КГБ, но в Питер так и не вернулась. Девять лет мы с мужем прожили в Армавире, окончила там курсы бухгалтеров. А потом переехали в Ставрополь. Здесь я до 76 лет проработала бухгалтером в нашем лётном училище.