Строят «курорты мирового класса» в регионе, где приходится использовать армию, – ученый В. Авксентьев

Приближается День народного единства – самый молодой праздник в современной России. О том,  почему  никакого единства в раздираемой противоречиями стране нет и как бороться с опасными тенденциями, - в эксклюзивном интервью с известным  ставропольским экспертом Виктором Авксентьевым. 

   

   

 

 

Курорты охраняет армия  

- Виктор Анатольевич, приближается День народного единства. Как бы вы оценили процессы, которые происходят в нашем округе? Увеличилась ли межнациональная пропасть?

- Пока чего-либо приятного, тем более праздничного, сказать не могу. Власть активно взялась за Северный Кавказ в 2009 году, делается действительно немало. Но результаты откровенно не обнадеживают. Появившиеся в сентябре и октябре сообщения о возможном (или уже реальном) использовании армии в борьбе с терроризмом на Кавказе говорят сами за себя. Это и есть признание государством реального положения дел. Значит, что-то делается не так, не на те рычаги нажимают. Особенно в этом аспекте разочаровывают планы строительства «курортов мирового класса» в регионе, где приходится использовать армию. Какая-то несопряженность политики. Не скажешь, что федеральные власти не знают или недооценивают проблемы, как раз ситуация с привлечением армии говорит об обратном. Тогда зачем такие нереальные планы? Разные напрашиваются ответы… Впрочем, это проблема не только Северного Кавказа. Нестыковки целей и реальности, многочисленные проекты, о которых успешно забывают, – это ведь свойственно всей России.

   

   

Меня серьезно беспокоит нарастающая социокультурная дистанция между русскими и кавказцами. Это проявляется в многочисленных локальных конфликтах, которые правоохранительные органы склонны называть «бытовухой»; иногда эти конфликты доходят до откровенного криминала, тогда они становятся широко известными, как принято говорить «громкими». Но это внешнее, формальное проявление тех процессов, которые идут в глубине. В основе таких конфликтов лежат разные стереотипы поведения, разные культурные установки. Наиболее остро это проявляется в молодежной среде, ведь молодое поколение еще не имеет опыта адаптации к меняющимся условиям жизни, опыта выстраивания отношений с разными людьми. О высокой напряженности в межэтнических отношениях говорит тот факт, что практически любой конфликт, в который вовлечены люди разных национальностей, превращается в нашем регионе в межнациональный, с чего бы он ни начался.

Перемешивание людей разных национальностей, разных культур будет продолжаться. Наши города, как и в большинстве бывших метрополий, будут все более многонациональными. Тем не менее, мы один народ. Не просто граждане одной страны, но один народ. Это значит, что в нас есть что-то общее, в нашей истории, культуре, менталитете. У нас есть общие ценности. Это ростки единства нужно лелеять и развивать. Хватит вдалбливать, что мы разные, что эту разницу нужно уважать. Это мы уже хорошо усвоили. Если мы такие разные, зачем нам жить вместе? Сейчас упор нужно делать на нашей общности, на том, что нас объединяет. И День народного единства – хороший повод поговорить об этом. 

Республики живут прошлым

- Межнациональные проблемы до сих пор обсуждаются вполголоса. Власть боится говорить об этом откровенно? Как, по Вашему мнению, нужно вообще говорить о межнациональных отношениях? Каким языком? 

 - Опыт моего более чем двухдесятилетнего сотрудничества с властью свидетельствует, что власть боится межнациональных проблем и конфликтов и использует любую возможность, чтобы скрыть этническую природу или этническую составляющую того или иного конфликта. У входа в кабинеты многих чиновников впору вешать лозунг «Этот конфликт не этнический, это конфликт бытовой (или криминальный)». Чем же бытовой, тем более криминальный конфликт «лучше» этнического? Тем, что бытовой или криминальный конфликт – проблема самих людей, в нем участвующих. Власть не может и не должна отвечать за все, что происходит в обществе. Другое дело – этнический конфликт. Это социально-политическая проблема, и власти несут прямую за нее ответственность. Этнический конфликт – проявление накапливавшейся напряженности, проявление того, что своевременно не были приняты меры по гармонизации межэтнических отношений. Это одна из причин того, что власть не склонна к откровениям в этих вопросах. Другая – власть опасается, нередко обоснованно, что открытое обсуждение межнациональных проблем приведет к их разрастанию. Поэтому нужен баланс: обсуждать эти проблемы нужно, от них никуда не денешься, но обсуждать их конструктивно. То есть акцент делать на том, как выйти из проблемной ситуации, как улучшить климат межэтнических отношений. Замалчивание этих проблем при наличии Интернета неэффективно. А уж «паутине» Вы найдете такое, что мало не покажется.

В качестве позитива отмечу деятельность ставропольских городских властей в последние годы. Они не пошли по пути отрицания этнических проблем и конфликтов в городе. После трагических событий конца весны – начала лета 2007 года это и бессмысленно делать – все равно никто не поверил бы. Наоборот, был признан факт высокой напряженности и необходимости упреждающих действий, в том числе открытого диалога. В результате после 2007-го года как минимум трижды ситуация в городе могла развиваться по худшему сценарию и 2007 год мог бы повториться. Но этого не произошло. Значит, подобными процессами можно управлять. Но для этого, как минимум, надо признать наличие проблем и напряженности. 

- Как вы расцениваете тот факт,  что два вайнахских народа недавно спорили насчет земли? Чечня претендует на роль лидера в округе, этот способ шантажа федеральной власти или еще что-то?

- Здесь фактически два разных вопроса. Первый – спор между Чечней и Ингушетией насчет земли (точнее территории). Поскольку у нас есть национально-территориальные образования, постольку есть и будут территориальные споры и разногласия. Невозможно четко, на местности, провести административные границы так, чтобы они совпали с этническими, поскольку последние – нечеткие, размытые.  Люди переселялись, границы менялись, все споры о том, кому «по праву» принадлежит та или иная земля, завершаются только разжиганием страстей. Пока этот конфликт остался на уровне республиканских элит, в него не втянулись рядовые люди. Если удастся удержать проблему на этом уровне, сможем избежать еще одного крупного территориального конфликта. Но подобных проблемных территорий на Кавказе немало, и они будут периодически обостряться.

Вторая часть вопроса – о лидерстве. Выяснение, кто на Кавказе главный – давняя культурная традиция. Но что значит, какой народ главный?  Это тот, кто устанавливает порядки? Но, во-первых, весь народ не может устанавливать порядки на какой бы то ни было территории. Во-вторых, в современном правовом государстве существует только один вид порядка – правопорядок и обеспечивает его государство. Если такие споры существуют, это свидетельствует о двух вещах: о неэффективном государстве и дефиците правопорядка.

Что касается шантажа федеральной власти, то отдельные стороны взаимоотношений федерального центра с руководством Северного Кавказа иногда очень удачно попадают под этот термин, но отношения все же имеют скорее характер общественного договора, который сложился еще в первой половине 1990-х годов: лояльность в обмен на деньги. Все понимают, что это ненормально и не может продолжаться вечно, но как уйти от этой ситуации, не знают.

- Какие процессы в СКФО Вам кажутся наиболее тревожными? А может, что-то обнадеживает?

- Наиболее тревожным я бы назвал социокультурный раскол на юге, раскол между модернизирующейся и вполне успешно развивающейся частью южного макрорегиона и глубоко архаизированной частью, в которую входят республики Северного Кавказа. Ставропольский край оказался на перепутье. Модернизационные процессы на его территории идут, но вяло, не сравнимы с Краснодарским краем и Ростовской областью. Это не просто экономическая проблема. Почти тотальный распад промышленности в республиках Северного Кавказа привел к архаизации всех сторон жизни общества. Следствие – возрождение заметно ослабевших клановых отношений, окостенение политической системы. Фактически перестала существовать техническая интеллигенция – носитель модернизационных устремлений. А ведь в советское время в этих же республиках (тогда автономиях) была развитая по тем временам индустрия, а Дагестан вообще был важным центром ВПК. Общественное сознание в республиках повернуто в прошлое, отсюда огромный интерес к истории, этнографии, фольклору, не характерный для современных обществ. Как видите, я не отвожу первое место религии, как это делают многие, рассуждая о Северном Кавказе. Понимаю всю сложность религиозных процессов, но главная линия напряжения – между светским и религиозно фундированным обществом. Впрочем, эта проблема проявила свою мощь в масштабах всей России.

Но есть и позитивные тенденции. Самое важное – при всей сложности ситуация не столь плоха, как могла бы быть. И это во многом позитивный результат управленческих усилий по стабилизации процессов на Северном Кавказе. После создания СКФО в регионе сформировалось несколько крупных площадок для диалога: Общественный совет округа, Совет старейшин, Экспертный совет, Всекавказский молодежный альянс,  Всекавказский молодежный лагерь «Машук». Вообще, Вы обратили внимание, что почти полностью ушел в прошлое этнический сепаратизм? Сегодня, кроме групп экстремистов, которые выстраивают свою идеологию не на этнической платформе, а на идее религиозного единства, никто не исповедует сепаратизм. Другое дело, что у экстремистов есть немало сторонников и сочувствующих, но чему именно они сочувствуют? Заявлениям экстремистов, что власть коррумпирована, что она препятствует развитию, что придерживается чуждых ценностей? Но об этом в России не говорит только ленивый. Проблемы на Кавказе те же, что и в остальной России, но реакция на них другая.  Поэтому мой вывод такой: проблемы Кавказа невозможно решить, не решив наиболее острые проблемы современной России. 

Ставрополье как локомотив

- Вы согласны с высказыванием губернатора Краснодарского края о том,  что Ставрополье перестало быть буфером?  

- О высказываниях А. Ткачева уже написано столько, что неудобно к ним даже возвращаться. Я остановлюсь на одном: это конфронтационный тон оценки ситуации в регионе. Под буферной территорией понимается территория, обычно нейтральная, служащая для предотвращения столкновения враждебных сторон. Я не буду гадать, что подразумевал под этим глава администрации соседнего региона. Северный Кавказ и Краснодарский край – не враги, и между ними не нужен буфер. Краснодарский край и сам – часть Северного Кавказа, хотя и оказался в другом округе. А ставропольцам надо задуматься: в СКФО им отведена не роль буфера, а роль локомотива, который должен двигать вперед весь состав. Пока край с этой функцией не справляется, потому возникают альтернативные образы.

- Как развиваются  исследования, касающиеся проблем округа? Насколько востребованы местные ученые или все проекты отданы на откуп ученым, не знающим специфику Кавказа?

- Отношения науки и власти всегда были непростыми, ведь задача социального аналитика – выявить проблемы раньше, чем они станут очевидными. А это редко нравится власти. Тем не менее, эти отношения достаточно плотные. Я знаю, как работают ученые в других странах – у нас взаимодействие с органами власти гораздо более тесное. Вообще я стараюсь избегать слова «ученый», тем более применительно к социальным наукам.  Ведь в этой сфере исследователь сам является частью того, что он изучает.  Лучше говорить «эксперт» или «исследователь». Так вот, все квалифицированные эксперты и исследователи в регионе, которых я знаю, востребованы. Очень часто объем работы превосходит возможности. Что касается столичных исследователей, мы сами активно взаимодействуем с ними и рассматриваем их как партнеров, а не как конкурентов. С другой стороны, мы сами часто бываем в Москве, выступаем на конференциях, участвуем в работе различных комиссий. К нам прислушиваются, если мы говорим что-либо новое и интересное, разумеется.

Можно часто слышать сетования, что власть не прислушивается к ученым, что, если бы она прислушивалась, было бы больше результатов. Здесь важно учесть еще и то, что наши выводы и рекомендации не всегда технологичны, если этот термин можно применить к социально-гуманитарному знанию. Если мы хотим, чтобы власть пользовалась нашими наработками, они должны быть готовыми к использованию той реальной властью, которая есть здесь и сейчас. Также нужно учесть, что результаты исследовательской деятельности разных научных школ и направлений могут не совпадать и власть может столкнуться даже с взаимоисключающими оценками и выводами. Для науки это нормальная ситуация, ведь наука существует там, где есть проблемы и неочевидные решения. В этом случае выбор – за властью.

                  

 

Смотрите также:

• Политолог Яна Амелина: «Русскому человеку на Кавказе всё сложнее…» →
• Северный Кавказ грозит стать большой проблемой для России →
• Терроризм захлестнула интернационализация →